Святая Клара Ассизская
«Я — Клара, маленький саженец нашего святого отца Франциска…» — так любила называть себя наша Ассизская святая.
Это образное выражение возникло, возможно, по той причине, что ее мать носила имя Ортолана (от слова «orto», ит. «огород» -прим. перев.). И поэтому говорили, что Клара была посажена матерью, «как фруктовый саженец в саду Церкви».
Конечно, именно Франциск способствовал ее росту и зрелости, когда она, восемнадцатилетняя девушка, нашла у него прибежище, попросив помощи в том, чтобы посвятить себя Господу. Однако несомненно и то, что первые соки Клара впитала от матери, женщины исключительной силы и мягкости.
В те жестокие годы, когда даже короткое путешествие было весьма рискованным, она осмелилась пересечь море, чтобы совершить паломничество в Святую Землю. А до этого была в Риме, чтобы почтить могилу апостолов, а также храм св. Михаила на Гаргано. И первой духовной пищей девочки были рассказы матери.
Господин Раниери ди Бернардо, родственник Клары, хорошо знал ее с детства, он будет свидетельствовать на процессе канонизации, что Клара, «находясь среди домашних, всегда желала говорить о вещах божественных».
Первый биограф Клары, Томмазо да Челано, проницательно отмечает, что Божественная благодать, должно быть, основательно пропитала корни (то есть мать), «чтобы потом в веточке возникло изобилие святости».
И мать, и дочь были так тесно связаны Божьей благодатью, что Ортолана закончит свою жизнь в монастыре Клары. В старости она пришла к Богу, ведомая дочерью, которая стала для нее духовной матерью.
И тогда старая Ортолана будет вполголоса рассказывать сестрам монахиням, что всегда знала судьбу этой девочки: еще когда она молилась перед Распятием незадолго до родов, прося у Бога защиты, она услышала внутренний голос, сказавший ей:
«Ты родишь свет, который озарит мир!» Поэтому она назвала ее Кларой.
Старинный биограф обращает внимание на то, какое темное было тогда время: мир казался подавленным надвигавшейся старостью, и око веры было затуманено, а на шлаках времени накопились шлаки грехов. «Но Бог послал Франциска — сияющее солнце Ассизи, а потом и Клару — «ярко горящий свет для всех женщин»».
В детстве она в полной мере познала и радости, и страдания. Радостные воспоминания этих лет пропитаны францисканским милосердием: жалость к обездоленным, стремление прийти им на помощь, рано проснувшаяся любовь к распятому Христу, неподдельное чувство счастья во время ее девичьих молитв. Говорили, что после молитвы от девочки исходил «приятный аромат неба».
Но было и много страданий. Когда Кларе было всего шесть лет, ее семья подверглась длительной ссылке в Перуджу вместе с другими благородными семьями, безуспешно пытавшимися противостоять созданию коммунального правительства Ассизи. Не обошлось без пожаров, грабежей, бунтов.
Лишь в 1205 году, незадолго до того как Кларе исполнилось двенадцать лет, они смогли вернуться на родину.
Вместе с эмигрантами в Ассизи вернулись и военнопленные, среди них был блестящий и легкомысленный молодой горожанин, который, казалось, сошел с ума в тюрьме. Его звали Франциск ди Пьетро Бернардоне.
Весь городок пришел в смятение от его странностей. Сначала он принялся восстанавливать старую развалившуюся церковь св. Дамиано, где проводил долгие часы в молитвах. Потом, призванный к ответу епископом Гуидо, он прямо на городской площади разделся догола, заявив, что отказывается от всякого наследства и выбирает жизнь нищего.
Он кричал, что не желает никакого другого отца, кроме Отца Небесного. А балконы Клариного дома, стоявшего рядом с собором, выходили прямо на площадь св. Руфино.
Легенда о трех братьях гласит, что во время восстановления церкви св. Дамиано Франциск пел, как это было принято в те времена, на манер менестрелей:
«Придите, помогите мне в моих трудах!
Здесь возникает монастырь мадонн,
И во славу их святой жизни
Во всей Церкви будет прославлен
Наш небесный Отец».
Конечно, он думал и об ассизских девушках: они восхищались им, когда он вел себя как учтивый и отважный кавалер, а теперь они готовы были следовать за ним в его похождениях «нищего» Божественной Любви.
Между тем, Клара росла «доброй и прелестной», как свидетельствуют ее современники. Она была настолько добра, что одна из ее детских подруг на процессе канонизации скажет, что, «по ее твердому убеждению, Клара была канонизирована еще во чреве своей матери». И, воскрешая в памяти добрые советы, полученные ею во времена их юности, она будет настаивать на таком выражении в духе «культа Марии»: «Мадонна Клара была исполнена благодати и хотела, чтобы и другие были исполнены ею!»
Между тем, наступало время подобрать ей хорошую партию: «Ее хотели выдать замуж в соответствии с ее благородным происхождением, сыграв пышную свадьбу с каким-нибудь знатным и выдающимся человеком, но она ни за что не соглашалась, ибо решила остаться девственницей и жить в бедности». Так писал древний летописец.
Но, по правде говоря, Клара была уже влюблена. Она издали наблюдала за действиями Франциска и окружавших его ассизских юношей. Среди них был Руфино, кузен Клары. Они жили в Порциунколе рядом с часовенкой, посвященной святой Марии дельи Анджели. Они все делали своими руками, жили подаянием, и люди говорили также, что они ухаживали за прокаженными в Ривоторто.
Вот уже два года, как Клара с болью в сердце слушала проповеди Франциска во время поста. В 1209 году это было в церкви св. Георгия, а в 1210м уже в самом соборе. Так пожелал епископ Гуидо, хотя Франциск не был даже священником.
И вот начались тайные встречи Клары с Франциском. Как свидетельствует ее первый биограф, эти встречи происходили по их обоюдному согласию, потому что она «хотела видеть и слышать этого нового человека», а он «пораженный молвой о девушке, столь богатой добродетелями, тоже желал видеть ее и говорить с ней,.. чтобы вырвать из мира эту благородную жертву».
Однако мудрый биограф добавляет: «оба ограничивают частоту своих встреч с тем, чтобы их божественный пыл не стал очевидным для людей и не давал бы повода для всяких измышлений».
Тайком, в сопровождении своей лучшей подруги — той самой Боны ди Гуэльфуччио, которая считала ее «исполненной благодати»,- Клара отправлялась к Франциску.
Вопросы, которые она задавала, трудно вообразить: девушка хотела, чтобы слова проповеди, обращенные для всех без различия, Франциск обращал именно к ней, к ее жизни, к ее неудержимому стремлению к Богу.
Ответы, дошедшие до потомков через Томмазо да Челано, исполнены глубокого внутреннего пыла. Франциск «нашептывает ей на ухо о сладостной свадьбе с Христом», а Клара «с пылким сердцем воспринимает то, что он открывает ей о добром Иисусе».
Когда пост приближался к Страстной неделе, Франциск решил, что дело уже не терпит отлагательства. «Приближался торжественный праздник вербного воскресенья, и девушка с трепетом отправилась к Божественному человеку, чтобы спросить, что и как она должна делать, чтобы изменить свою жизнь. Отец Франциск дает ей наставления: в праздничный день, нарядно одевшись, подойти к пальмовым ветвям, а ночью, «выйдя из поселения», «обратить радость мира в траур» страстей Христовых. Итак, в воскресенье в толпе женщин сияющая праздничным великолепием девушка входит вместе с другими в Церковь».
В этот день в соборе случилось некое предзнаменование. Когда благородные девушки собирались подняться на алтарь, чтобы перед торжественной процессией получить из рук епископа освященную пальму, Клара, словно пригвожденная, осталась на своем месте, наверное, погруженная в наполнявшую ее сердце божественную мечту. Тогда епископ сам спустился с алтаря, неся девушке пальмовую ветвь. В глазах всех присутствующих это был жест сердечной отеческой благосклонности, однако Клара поняла это так, как будто это был Христос, который через Своего посланника сошел к ней, чтобы избрать ее своей невестой.
Начиналась ее «Страстная неделя» — неделя страстей и славы. На следующую ночь она убежала из дома через заднюю дверь, чтобы ее не заметили, хотя для этого ей пришлось сдвинуть поленницу дров и тяжелую мраморную колонну, загораживающие выход. Утром все недоумевали, откуда у нее взялось столько силы!
И вот одна, в темноте, она поспешно сбегает с ассизского холма по направлению к часовне Санта Мария дельи Анджели, где ее с зажженными факелами ожидают Франциск и его монахи. Пропев заутреню, Франциск отрезает ее длинные белокурые волосы, покрывает ее голову черным покрывалом, а поверх ее белых девичьих одежд надевает темную убогую монашескую рясу.
Тем временем монахи поют псалом, в котором взывают к Богу, чтобы он спустился на землю и всей своей силой и Божественной мощью сразил противников и врагов, оказав покровительство преданной ему душе, которая пошла за ним, «не оказывая никакого сопротивления».
Как ни странно, этот псалом был выбран самим Франциском. Дело в том, что мы пытаемся представить себе это ночное бегство как романтический и любовный эпизод, а между тем, Клара и Франциск прекрасно отдавали себе отчет в том, что они объявили войну целому городу. Если решение Франциска «уйти из мира» (как он напишет потом в своем Завещании), вызвало потрясение и порицание, и еще более сильную реакцию вызвало решение многих молодых людей последовать за ним, то чего можно было ожидать теперь, когда благородная девушка, которой все восхищались, оказалась вовлеченной в это безумие, переступив через границу, нерушимость которой уже никто не смог бы восстановить?
Это было в 1212 году. Однако, рискуя слишком опередить события, мы можем сообщить, что в августе 1228 года, когда Клара обратится к папе Григорию IХ, прося знаменитую «привилегию бедности», в Италии будет уже по меньшей мере двадцать пять монастырей кларисс. А после ее смерти таких монастырей, рассеянных по всему миру, насчитывалось не менее ста тридцати.
Но этой ночью Клара была одна. Монахи быстро привели ее в бенедиктинский монастырь между Ассизи и Перуджей.
У них было только одно оружие для отражения неизбежного удара: неприкосновенное право на убежище, которое Церковь под страхом отлучения признавала за каждым монастырем. Перед дверьми монастыря должны были остановиться даже императоры.
Прибыв в монастырь, родственники Клары нашли ее коленопреклоненной перед алтарем и закутанной в недостойное одеяние, это заставило их содрогнуться от гнева.
«Ядовитые козни и льстивые обещания»,- так древний летописец называет пущенные в ход попытки заставить ее отказаться от «униженного положения, которое не делает чести семье и невиданно в этих краях».
В то время как родственники (и в особенности грозный дядя, взявший на себя роль главы семьи) собираются перейти к быстрым и насильственным действиям,- ведь, по сути говоря, Клара была для них не монахиней, а просто капризной и околдованной девушкой,- она совершает прекрасный и непоправимый поступок, значение которого в средневековом обществе было понятно каждому. Она снимает покрывало, и ее поспешно обритая голова говорит всем, что она «отреклась от мира», а другой рукой она цепляется за покровы алтаря, как бы смиренно прикасаясь к одеждам Иисуса, Сына Божьего.
Теперь все знают, что Мать Церковь будет ревностно защищать свое дитя как неприкосновенную собственность Христову. И никто не осмелится более поднять на нее руку.
Ее родственники не ошибались: через границу, открытую Кларой, пройдет еще много молодых женщин. И первой за Кларой последовала Агнесса, ее пятнадцатилетняя сестра. В следующее воскресенье она тоже убежала из дома, потому что, как отмечает летописец, «у нее возникло отвращение к миру и любовь к Богу». И немалую роль в этом сыграли молитвы Клары, мечтавшей видеть ее рядом с собой.
Но на этот раз родственники не собирались сдаваться. Тот же дядя, придя в неистовство, прибыл в сопровождении вооруженных людей, они выволокли ее из монастыря, избили, надавали пощечин и насильно увели прочь.
Бедняжка простирала руки к Кларе, как будто сестра могла защитить ее от подобного насилия; Агнесса говорила, что «не хочет, чтобы ее отнимали у Христа».
Никто толком не может объяснить, что же случилось потом. Тот же дядя расскажет, что ее схватили четыре человека, но смогли пронести по спуску горы лишь несколько сотен метров. С каждым шагом это невесомое тельце становилось все тяжелее и тяжелее. «Можно было подумать,- скажет он в обычной своей грубой манере,- что она всю ночь ела свинец».
Девочка стала недвижимой в буквальном смысле слова, ее невозможно было сдвинуть с места. Более того, у дяди, после того как он дал ей пощечину, отнялась рука, как будто ее разбил паралич.
Когда Франциск посвящал Агнессу Христу, собственноручно обрезая ей волосы, как это было и с Кларой, он мягко заметил, что воздает должное ее имени — Агнесса (от слова «agnello», ит. «ягненок, овечка» -прим. перев.). Она и вправду была ягненочком, нашедшим в себе силу и стойкость сражаться за Христа,- невинный агнец, принесенный в жертву Богу в знак нашей любви.
Здесь следует напомнить, что и Агнесса была возведена Церковью в ранг святых. Именно она основала в Италии второй монастырь ордена св. Клары.
Вслед за Агнессой пошли все подруги Клары, их имена звучат словно добрые пожелания и предзнаменования: Пачифика (от слова «pace» — «мир» — здесь и далее прим. перев.), Бенвенута («добро пожаловать»), Амата («любимая»), Анджелюччия («ангелочек»), Чечилия, Кристиана («христианская»), Франческа («французская»), Лючия («светлая»), Кристина («христова»), Бенедетта («благословенная»)… А за ними последовали и другие девушки из этих мест. Придет и третья сестра Клары, Беатриче, а за ней и их овдовевшая мать Ортолана, посвятившая себя возделыванию монастырского огородика.
Так началась история «Бедных женщин св. Дамиано». Франциск добился того, чтобы эта первая восстановленная им церквушка, в которой его так впечатляло большое византийское распятие, была приспособлена под монастырь и отдана под покровительство епископа Гуидо.
И он сам написал для них первую «Formula vitae» («Жизненное правило»). Это было не столько правило, сколько некий документ о союзе между братьями Франциска и сестрами Клары:
«Поскольку по Божественному вдохновению вы стали дочерьми и служительницами Всевышнего Царя, Отца Небесного, и невестами Святого Духа, избрав жизнь в соответствии с совершенством святого Евангелия, я желаю и обещаю от своего имени и от имени моих братьев всегда усердно заботиться о вас и о них». Этот текст имеет особое значение, ибо Франциск прибегает к необычным выражениям: он не называет монахинь «Христовыми невестами», как это было принято и тогда, и теперь, он называет их «невестами Святого Духа». Причина в том. что он воскрешает в памяти историю Благовещения, когда Мария была провозглашена «Рабой Божьей» и «зачала от Святого Духа», чтобы произвести на свет Святого Сына Божьего.
Таким образом, монахини св. Дамиано познали не только «таинство супружества» (пламенный выбор Христа Суженого), но и «таинство материнства». Они ежедневно должны были испытывать таинство Воплощения, привыкая к роли «живой колыбели», чрева для Сына Божьего, который в любую минуту готов появиться на свет. А Клара являла это почти что в физической реальности. Вот свидетельство одной монахини на процессе канонизации:
«Сестра Франческа ди Мессер Напитано ди Ноль ди Медзо клянется,.. что однажды, в первый день мая она увидела на руках мадонны Клары у ее груди прелестное дитя, красоту которого нельзя выразить. При виде этого дитя свидетельница испытала невыразимую нежность, и у нее не было сомнений, что это дитя был Сыном Божьим…»
Однако для того чтобы обладать этим таинством, необходимо было одно условие — бедность: «Не желать иметь ничего, кроме Господа нашего!» Поэтому Клара призывала сестер «приспосабливаться к маленькому бедному гнездышку, к бедному Христу, которого нищая мать положила в убогие ясли».
Томмазо да Челано пишет, что Клара носила при себе это воспоминание, как женщина носит на груди золотую брошь. Вопрос «привилегии бедности» стал знаменитым.
Клара неоднократно обращалась к Святому отцу, желая получить от верховных церковных властей письменное подтверждение того, что ее общинам будет дарована привилегия абсолютной бедности, что никто и никогда не сможет принудить их владеть чем-либо или же призывать к этому. Первый раз она получила согласие от Папы Иннокентия III, это было в 1215 году, затем в 1228 году она послала письменный запрос Григорию IХ. Будучи еще кардиналом, он писал ей много теплых писем, называя «любимейшей сестрой во Христе, матерью спасения своей души». Он даже обращал к ней такие слова: «Ты будешь отвечать за меня в день Страшного Суда, если не позаботишься о моем спасении». Став Папой, он с дружеской настойчивостью советовал ей еще раз подумать о вопросе бедности. Он напоминал ей, что в жизни бывает много разных обстоятельств и слишком много опасностей. Поэтому какая-нибудь, даже незначительная, собственность могла бы лучше обеспечить ее монастыри, гарантируя им сохранность и свободу.
Но Клара не хотела уступать, и Папа, приехавший в Ассизи на канонизацию Франциска, намеренно остановился в монастыре св. Дамиано, чтобы попытаться убедить ее.
«Если ты боишься нарушить данный тобой обет,- сказал он ей наедине,- то мы от него тебя освобождаем». Ответ Клары был не лишен юмора: «Ваше Преосвященство,- сказала она,- я ни в коем случае не желаю освобождаться от того, чтобы следовать за Иисусом Христом».
И тогда Григорий IX за бедным столом трапезной св. Дамиано своей собственной рукой написал текст этого странного документа, подтверждающего привилегию («намерение о высочайшей бедности»). И сделал он это,- отмечает летописец,- «cum magna hilaritate» — с большой радостью. В этом выражении, однако, содержится намек на то, что Папа иронически воспринимал данную ситуацию: все его терзали, чтобы получить разные привилегии, льготы или освобождение от чего-либо, а эта женщина терзала его, чтобы получить «привилегию бедности».
Прежде чем вернуться в Рим, он пожелал разделить с монахинями их скромнейшую трапезу.
Они могли предложить ему, всего лишь корзинку с хлебом, и Папа попросил Клару благословить трапезу.
Она повиновалась, и вдруг прямо на глазах у Папы Римского корка хлеба слегка приоткрылась, образовав четко очерченный крест.
Так Григорий IX поел хлеба действительно «благословенного» и понял, что этим чудом Иисус одобрил благословенную и распятую на кресте бедность, о которой Клара умоляла как о величайшем даре.
Мы немного забежали вперед в нашей истории, затронув в ней, так сказать, кульминационные пункты, поскольку сверху легче видеть целое.
Жизнь нашей святой и ее сестер была заранее предначертанным послушанием (а потом защитой этого наследия), в соответствии с «последней волей для Клариных сестер», которую Франциск продиктовал в 1226 году перед самой смертью.
«Я, ничтожный брат Франциск, желаю следовать примеру жизни и бедности высочайшего Господа нашего Иисуса Христа и Его Святейшей Матери, оставаясь верным этому до конца. И я прошу вас, госпожи мои, советую вам жить всегда этой святейшей жизнью в бедности. И тщательно остерегайтесь, чтобы никогда и никоим образом не отдаляться от нее по чьему-либо научению или совету».
Жизнь в монастыре была целиком пропитана этим духом. В эпоху, когда пауперизм в большинстве случаев перерождался в еретический спиритуализм, Франциск и Клара показывали, что проблема лишь в том, чтобы по-настоящему любить Христа бедного.
Вопрос был не в том, чтобы существовали бедные люди или общины (таких при желании могло быть очень много), а чтобы общины и люди были «богаты бедностью», а это возможно лишь для тех, кто «стремится вслед за Христом» как за Суженым, ради Которого можно пожертвовать всем.
Поэтому тот, кто сегодня говорит об «обете бедности» как о выборе расплывчато»религиозного» характера, ставящего целью подчеркнуть социальные злоупотребления, тот сводит его к псевдоинтеллектуальной идеологии, лишенной к тому же исторической реальности. И они еще взывают к Христу, благосклонно считая его примером для подражания! Такая идеология чужда всякой христианской духовности и неведома святым.
Тот, кто не понимает этого, охотно превозносит бедность Франциска и Клары, но потом, при описании других сторон их жизненного выбора, не скрывает недоумения и досады. Например, покаяния Клары: невероятные, суровые. Или же ее долгие посты («Дни скудного питания,- отмечает летописец,- чередовались с днями полного воздержания от пищи»).
Франциск даже вынужден был вмешаться, заставив ее есть «хотя бы полторы унции хлеба в день». А ее невыносимые власяницы из свиной щетины, которые она носила прямо на голое тело! А долгие ночи, которые она проводила в молитвах, распростершись на земле в течение многих часов! А короткий сон на сухих ветках («вместо подушки — камень»)! Она оставляла за собой самые неприятные и унизительные обязанности (настаивая на том, что именно она «должна мыть сидения больных»), желала мыть и целовать заляпанные грязью ноги монахинь, возвращавшихся после сбора пожертвований.
Но общественное непонимание было для Клары так же далеко, как далека сухая абстракция от любви. Зато совсем близко от нее было лицо Распятого Христа, по которому она так сокрушалась, что глаза ее постоянно были в слезах, отчего сестры монахини боялись, что она потеряет зрение. «Казалось, что она постоянно держит на руках Христа, обливая его слезами и покрывая поцелуями». Так пишет ее первый биограф. И ежедневно, около трех часов пополудни, вспоминая о смерти Христа, она жестоко бичевала себя, потому что в час страстей Христовых всех ее слез не хватило бы.
Что же касается воспитания Кларой послушниц, об этом говорится лишь следующее: «Она учила послушниц оплакивать Распятого Христа… и зачастую, призывая их к этому, она сама обливалась слезами».
Однако никто и никогда не видел ее печальной. «Если обычно,- отмечает летописец,- суровое физическое покаяние ведет зачастую к духовной депрессии, на Кларе это отражалось совсем по-другому: изнуряя себя, она сохраняла видимость жизнерадостного человека».
По предписанию Франциска в двадцать один год Клара получила титул и полномочия настоятельницы, и на этом посту она оставалась до сорока лет.
Монахини свидетельствуют, что «распоряжения она отдавала очень смиренно и боязливо».
Сказать, что она вела за собой общину собственным примером, значит не сказать ничего. Она вела ее, выказывая собой «сияние правды».
«Когда она возвращалась после моления,- рассказывает одна из сестер,- все радовались, как будто она сошла с небес». «Казалось, что все блага были в ней»,- добавляет другая.
Насколько строга она была к себе, настолько «мягка и ласкова» со своими монахинями. Она говорила, чти игуменья должна уметь «утешать страждущих и быть последним прибежищем для терпящих лишения». Она не была лишена педагогической мудрости: «Когда святейшая мать посылала сестер за стены монастыря,- вспоминает одна из них,- она наставляла их, что, когда они увидят прекрасные, цветущие и плодоносные деревья, они должны восхвалять Бога, а также если увидят людей или других живых существ, то за всех и за все восхваляли бы Бога».
Бона ди Гуэльфуччио, та самая подруга, которая сопровождала Клару на тайные свидания с Франциском, а потом последовала за ней в монастырь, оставшись с ней на всю жизнь, выступая свидетельницей на канонизации Клары, рассказала о некоторых эпизодах их юности.
Но потом, когда должна была рассказать о долгих годах их монашеской жизни, она не смогла говорить. Когда речь зашла «о святости Клары», она сказала, что святости было столько, что в душе ее хранилось бесконечно много, хотя словами выразить это не могла, ибо для того, чтобы говорить о святой матери Кларе, надо обладать особым мастерством.
Мы должны опустить подробности о тех чудесах, которые случались обычно, когда Клара совершала крестное знамение, которым как бы передавала больным людям, а также предметам свою пламенную любовь к Христу. И Иисус отвечал ей чудесами. Все считали эти чудеса почти естественными, потому что понимали, «что любимое Распятием обменивалось с любящей».
Мы опускаем также видения, которые посещали не только одну Клару, постоянно погруженную в божественные мысли: и ее сестры иногда зримо ощущали ее близость к Сыну Божьему.
Тем не менее, следует вспомнить хотя бы знаменитый эпизод осады монастыря сарацинами. Их бросил на Ассизи Фридрих II, чтобы досадить папе Иннокентию III, который очень любил этот город и считался его опекуном. Так же, как Франциск и Клара, Фридрих был крещен в купели в Ассизского собора. Теперь же многие считали его воплощением Антихриста.
Город подготовился к осаде, но монастырь св. Дамиано находился за стенами города, и не было никого, кто мог бы защитить этих «бедных женщин». Не было и братьев монахов. Франциск, когда-то имевший мужество безоружным встретиться лицом к лицу даже с ужасным султаном Медокомэль Камелем, уже умер. Клара уже давно болела и неподвижно лежала на своей убогой койке; ее жесткое ложе покрыли соломой, и она вынуждена была согласиться.
Она просит подвести ее к дверям монастыря и положить перед ней небольшой серебряный ларец, в котором хранилась Евхаристия. С трудом она падает ниц на землю. Когда жестокие сарацины уже перелезли через стену, окружавшую монастырь, Клара дотрагивается руками до драгоценного ларца, моля Бога: «Господи, храни Твоих рабынь, ибо я не могу их охранить!» И тогда две сестры, поддерживающие Клару, слышат — о чем дадут клятвенное свидетельство на процессе канонизации — нежнейший детский голосок, исходящий из дарохранительницы: «Я буду защищать тебя всегда».
Никто не знает того, что же случилось, однако сарацины внезапно отступили, не осмелившись приблизиться к дверям, где молилась Клара. Вечером того же дня она позвала двух сестер, взяв с них клятву, что пока она жива, они никому и никогда не расскажут о том, что слышали.
В жизни Клары не было недостатка и в тех типично францисканских качествах, когда святость как бы приближается к райскому состоянию, когда святых начинают понимать и любить не только люди, но и звери.
Вот что рассказала сестра Франческа на процессе канонизации. «Однажды мадонна Клара не могла подняться с постели изза болезни и попросила принести ей платок, однако поблизости не оказалось никого, кто мог бы это сделать. Тогда кошечка, жившая в монастыре, стала тянуть и волочить этот платок к Кларе, а мадонна Клара сказала кошке: «Дурашка, ты не умеешь это делать: зачем ты волочишь его по земле?» И тогда кошка, словно поняв эти слова, начала поворачивать платок таким образом, чтобы он не касался земли».
На вопрос о том, как она об этом узнала, монахиня ответила, что ей об этом рассказала сама Клара.
Это были платки «из тончайшей ткани», которые Клара, теперь уже пожилая и неподвижная из-за долгой болезни, лежа на своем соломенном тюфяке, продолжала ткать для священников, служивших обедни.
Она соткала их более пятидесяти и отсылала бедным церквам ассизской провинции, чтобы Христово причастие во время службы опиралось на достойный покров.
И для каждого платка она своими руками сделала картонный футляр на шелковой подкладке: это ее изобретение впоследствии вошло в традицию.
До сих пор мы в нашем повествовании умышленно обходили молчанием отношения между Кларой и Франциском. Нам известно, что Франциск был всегда крайне сдержан. При встрече с женщинами он избегал даже смотреть им в лицо. Он говорил, что узнавал в лицо лишь Клару и мадонну Джакомину ди Сеттесоли. Он имел к ним особое расположение, поскольку одна из них напоминала ему Марию, так как хотела все время слушать Иисуса, а другая — Марту, которая так много трудилась для Него.
Но Франциск навещал их очень редко. В это трудное время он должен был воспитывать своих братьев, наставляя их не слишком тесно общаться с девушками, принадлежащими Христу. Говорили, что однажды, после чересчур откровенного разговора с ним одного из братьев, он со вздохом сказал: «Господь отнял у нас жен, а дьявол доставляет нам сестер!»
Он избегал даже произносить имя Клары. Говоря о ней, он называл ее «христианкой», как бы признавая, что она всецело принадлежала только Христу. Тем кто упрекал его в чрезмерной холодности, Франциск отвечал: «Не подумайте, что я их не люблю… Позвать их за собой и не заботиться о них было бы настоящей жестокостью. Но я подаю вам пример, чтобы вы поступали, как я».
Но как-то раз он согласился пойти в монастырь св. Дамиано, поскольку Клара и ее сестры захотели послушать его проповедь. Франциск вошел в монастырь, собрал общину и, стоя среди своих дочерей, горячо и молча молился. Потом попросил принести ему пепел, рассеял его вокруг себя, как бы обозначив полагающееся ему место бедняка, и посыпал им голову, затем медленно прочел «Помилуй мя, Боже» и вышел из монастыря, оставив всех в слезах. Так он прочел проповедь, не произнеся ни одного слова.
Это означало для Франциска позволить любить в себе Другого, быть отцом как знамение другого, бесконечного и милосердного Отцовства. Это было чем-то совершенно отличным от того приторного романтизма, существующего в воображении многих людей, которые слишком охотно говорят об эмоциональной жизни святых.
Но однажды он все-таки позволил убедить себя и сделал исключение. Послушаем прекрасный рассказ «Цветочков», ибо он ни с чем не может сравниться и неподражаем в своей мистической красоте.
Святой Франциск, в бытность в Ассизи, часто посещал святую Клару, подавая ей святые наставления. И возымела она сильное желание вкусить с ним единый раз пищи и умоляла его многократно о том, он же никогда не желал доставить ей этого утешения. Тогда товарищи его, видя желание святой Клары, сказали святому Франциску: — Отец, нам кажется, что эта строгость не согласна с божественным милосердием; ты в таком малом деле, как вкусить с тобой пищи, не исполняешь желания сестры Клары, девы столь святой, возлюбленной Богом и особенно, когда подумаешь, что ведь она по слову твоему покинула богатства и пышность мира. А сказать правду, если бы она попросила тебя о большей милости, чем эта, ты должен был бы сделать это для своего духовного отпрыска. — Тогда святой Франциск ответил: — Вам кажется, что я должен исполнить ее желание? — А товарищи: — Да, отец, должно тебе принести ей это утешение. — Сказал тогда святой Франциск: — Раз это кажется вам, кажется и мне. Но, чтобы ей было большее утешение, я хочу, чтобы эта трапеза состоялась у святой Марии Ангельской, ведь она долгое время сидела взаперти в Сан Дамианской обители, так что ей будет радостно взглянуть немного на обитель святой Марии, где она была пострижена и обручилась Иисусу Христу; там мы и вкусим вместе пищи во имя Божие. — И вот, когда пришел назначенный для этого день, святая Клара выходит из монастыря с одной спутницей и в сопровождении товарищей святого Франциска приходит к святой Марии Ангельской и благоговейно приветствует Деву Марию перед ее алтарем, где ранее она была пострижена и приняла схиму; затем ее повели показывать обитель, пока не пришел час обеда. В это же время святой Франциск велел приготовить трапезу прямо на земле, как это делалось обыкновенно. И, когда пришел обеденный час, садятся вместе святой Франциск, и святая Клара, и один из товарищей святого Франциска со спутницей святой Клары, а затем и все другие товарищи смиренно подсели к трапезе. И за первым блюдом святой Франциск начал беседовать о Боге так сладостно и так возвышенно и так чудесно, что сошла на них в изобилии благодать Божия, и все они были восхищены в Боге. И когда они были так восхищены и сидели, вознеся очи и воздевая руки к небу, жители Ассизи, и Беттоны, и окрестностей видели, что святая Мария Ангельская, вся обитель и лес, окружавший ее, ярко пылали и казалось, что великое пламя охватило зараз и церковь, и обитель, и лес. Поэтому ассизцы с великой поспешностью побежали туда тушить огонь в твердой уверенности, что все там горит. Но, дойдя до обители и найдя, что ничего не горит, они вошли внутрь и обрели святого Франциска со святой Кларой и со всеми их сотрапезниками, сидящими за той смиренной трапезой и поглощенными созерцанием Бога. Из этого они верно уразумели, что то был божественный огонь, а не вещественный, который чудодейственно явил Бог, указуя и знаменуя им огонь божественной любви, коими горели души тех святых братьев и святых монахинь; и они вернулись с великим утешением в сердцах своих и со святым назиданием. Затем, спустя большой промежуток времени, пришли в себя святой Франциск и святая Клара, а с ними и другие, и, чувствуя себя достаточно подкрепившимися пищей духовной, мало заботились о пище телесной. И так, по совершении этой благословенной трапезы, святая Клара со многими провожатыми вернулась в Сан Дамианскую обитель… Во славу Христа. Аминь. (Гл. XV).
В истории христианской святости нет эпизода, который бы лучше, чем этот, проиллюстрировал и истолковал библейское учение о том, что «не хлебом единым жив человек, но всяким словом, исходящим из уст Божьих».
О том, как высоко Франциск ценил Клару, свидетельствует то, что он обращался к ней, чтобы получить духовное утешение. Так было в первые годы после его обращения, когда он долго пребывал «в большой нерешительности»: посвятить ли себя только молитве (к чему он стремился всей душой) или же заняться и проповеднической деятельностью, что он также считал весьма важным.
Он как-то сказал брату Массею: «Пойди к сестре Кларе и попроси ее от моего имени, пусть она вместе со своими духовными сестрами благочестиво молит Бога, чтобы Он вразумил меня, какой путь избрать».
То же самое он попросил сделать и брата Сильвестра, которого считал самым святым среди всех других своих братьев.
Когда брат Массей возвратился с ответом, Франциск сначала пожелал вымыть ему ноги и приготовить обед (то есть принять его так, как принято встречать посланника Бога); затем он встал перед ним на колени и, перекрестившись, спросил: «Что просит меня делать мой Господь Иисус Христос?»
Единодушный ответ был таков: Франциск должен проповедовать по всему миру: — «Он выбрал тебя не только ради тебя самого, но ради спасения других».
Поднявшись с колен «в порыве воодушевления», Франциск произнес: «Идем, во имя Бога». Из «Цветочков» известно, что он подчинился с таким восторгом, что попутно начал читать проповеди даже птицам, которые «стали открывать клювы, вытягивать шеи, расправлять крылья и почтительно наклонять головы до земли, показывая и жестами, и пением, что слова святого отца доставляли им огромное наслаждение».
Следует также вспомнить, что знаменитая «Песнь о созданиях Божьих» («Cantico delle Creature») была впервые пропета Франциском именно Кларе.
Почти ослепший, изнуренный лихорадкой, покрытый стигматами, Франциск удалился в маленькую келью, сложенную из циновок, которую братья соорудили для него в монастырском огороде. Он оставался там два месяца, и Клара спряла мягкие перчатки, чтобы покрыть эти святые израненные руки. Она также приготовила ему ароматную мазь для лечения кровоточащих ран.
И однажды сестры монахини услышали, как он декламировал прекраснейший стих.
Кларе Франциск признался, что он сочинил его, исполненный радости одного ночного откровения. Бог милостиво уверил его, что простил ему все грехи и что он может быть уверен в своем спасении. Поэтому он был исполнен мира и благодарности ко всему сотворенному Богом! Кто-то сказал, что он невольно думал о Кларе, сочиняя этот стих: «Хвала тебе, Господи, за луну и звезды, которые Ты создал на небе ярко светящимися, драгоценными и прекрасными».
По этому поводу рассказывали, что во время путешествия из Сиены в Перуджу Франциск поделился с братом Львом чувством «необыкновенной радости». Была уже почти ночь, и они решили отдохнуть возле колодца. Франциск наклонился над колодцем и увидел, как в зеркальной глади воды на дне колодца отражалась полная серебристая луна, и он долго любовался этим как зачарованный.
— Брат Лев, агнец Божий,- сказал Франциск,- знаешь ли ты, что я вижу в зеркале воды?
— Восходящую луну,- ответил брат Лев, зная о страстной любви святого к красоте творения.
— Нет, брат Лев,- возразил Франциск,- я вижу лицо сестры Клары — чистое и сияющее лицо человека, живущего в Божьей благодати.
И хотя Клара всегда была в его сердце, он держался вдали от монастыря Дамиано, потому что, как рассказывает древний биограф, чувствовал ответственность за то, чтобы «еще более приблизить к Богу своих сестер, а для этого он должен был лишить их своего телесного присутствия». Клара, однако, этого не чувствовала.
Существует по этому поводу одна старинная и очень поэтичная легенда.
Однажды Франциск собрался в длительное путешествие и пошел попрощаться с сестрами св. Дамиано. Была зима, шел снег.
— Отец, когда же мы увидимся?- спросила Клара, скрывая в душе грусть.
— Возможно, когда расцветут розы,- отвечал Франциск, показывая на голые и колючие ветки розового кустарника.
— Все в воле Божьей,- кротко согласилась Клара.
И вот, пока Франциск удалялся, на ледяных ветвях начали появляться розы. Клара догнала его и с улыбкой преподнесла их ему. Народные легенды всегда заключают в себе тайный смысл. Однако вполне исторически достоверной является следующая история. Клара, получив известие о тяжелой болезни Франциска, весьма огорчилась. «Она горько плакала и никак не могла утешиться, опасаясь, что не увидит больше в живых единственного после Бога своего Отца, блаженного Франциска, который был ее утешителем и учителем,.. и об этом своем опасении она через одного из братьев сообщила блаженному Франциску».
«Пойди и скажи сестре Кларе,- ответил Франциск посланнику,- чтобы она освободилась от всякой боли и печали из-за того, что не может сейчас видеть меня, но пусть знает, что и она, и ее дочери увидят меня и получат большое утешение».
Так и произошло. Траурная процессия, сопровождавшая его блаженное тело, двинулась от церкви Санта Мария дельи Анджели по направлению к церкви св. Георгия в Ассизи. Дойдя до монастыря св. Дамиано, процессия остановилась.
«И когда была убрана железная решетка, через которую сестры обычно общались с Богом, братья вынули святое тело из гроба и держали его на руках перед окном долгое время, пока Клара и ее сестры не утешились».
Клара пережила Франциска на целых двадцать семь лет, которые она провела, храня его духовное наследие и память о нем. Ее старость была скрашена нежностью, которую она унаследовала от него, это была нежность, обращенная главным образом к святому Младенцу из ясель, к бедному распятому Христу и к Евхаристии.
Лишь в последнее в ее жизни Рождество Клара испытала грусть. «В момент Рождества, когда мир ликует по поводу только что рожденного Младенца, все сестры направляются к заутрене, оставив больную Клару одну. И, думая о малютке Иисусе, огорчаясь, что она не может участвовать в хвалебных песнопениях, она со вздохом произносит: «Господи Боже, вот я здесь одна для Тебя!» И вдруг она услышала прекрасную музыку, звучавшую в тот миг в церкви святого Франциска. Она слышала, как братья радостно пели псалмы, следила за стройной гармонией певчих, улавливала даже звуки органа… И самым большим чудом было то, что она удостоилась увидеть ясли Господни. Когда утром дочери пришли к ней, блаженная Клара сказала: «Да будет благословен Господь Иисус Христос! Когда вы покинули меня, он меня не оставил. По милости Божьей я слышала всю литургию, которую служили в церкви святого Франциска»».
Древний летописец счел необходимым заметить, что дальность расстояния «не позволяла уловить эти звуки» и что «эти торжества были ею услышаны благодаря божественной силе, или же ее слух был усилен чем-то, что свыше всех человеческих возможностей».
Справедливые «технические» замечания! И Церковь, убежденная в том, что в этих древних повествованиях действительно речь идет о милости Божьей и что современные технические достижения являются не чем иным, как далекой имитацией тех чудес, воспользовалась этим, чтобы в 1958 году провозгласить Клару «покровительницей всех работников телевидения».
Но самым большим чудом Клары — вполне реальным и документально доказанным — был свет материнства, который она излучала, причем в весьма отдаленных странах, воздействуя на тех, кто, даже не зная ее, считал ее своей Матерью.
Живя в маленькой и далекой итальянской провинции, она смогла привлечь к себе даже принцесс и королев, таких, как Изабелла Французская, Агнесса Пражская, Елизавета Венгерская, Маргарита — вдова короля Людовика, Бьянка — жена Филиппа V, короля Франции; Эвфемия Габсбургская, Елена Португальская, Саломея и Йоланда Краковские, Кунегонда, королева Польская; Герментруда Брюггская.
Достаточно упомянуть лишь об одной из них: Агнессе, дочери короля Богемии Оттокара I. Она отказалась выйти замуж за сына великого императора Фридриха II, чтобы последовать примеру далекой и незнакомой матери, о которой ей рассказывали паломники, вернувшиеся из Рима.
«Как любило тебя лоно твоей матери, так люблю тебя я…» — писала ей Клара, с любовью описывая Иисуса, как «зеркало жизни», которым Агнесса должна теперь пользоваться, чтобы украсить себя действительно по-королевски.
«Ухватись бедная за бедного Христа»,- с этим призывом Клара не боялась обращаться даже к целым вереницам принцесс и королев.
Теперь она была уже стара, но не хотела умирать, по крайней мере, пока Папа окончательно не утвердит и не скрепит своей печатью «Устав», подводящий итог ее жизненного пути.
В истории Церкви это был первый случай, когда женщина написала устав для других женщин.
Она говорила, что ждет лишь того момента, когда сможет поцеловать папскую печать, и на следующий день умрет.
И вот приехал Иннокентий IV. Он отсутствовал в Италии много лет и теперь возвращался с Лионского Собора. С волнением он вошел в маленькую бедную келью. — Святой Отец,- проговорила умирающая Клара,- я нуждаюсь в отпущении всех моих грехов.
— Дочь моя,- ответил Папа,- если бы небу было угодно, чтобы я нуждался в прощении так же, как ты!
Когда на следующий день прибыл кардинал, чтобы вручить ей долгожданную папскую буллу, Клара поцеловала ее, как того желала. На следующий день она умерла.
В последние мгновения перед смертью окружающие слышали, как она прошептала: «Иди смело, потому что у тебя надежная охрана. Иди смело, потому что Тот, Кто тебя создал и освятил, покровительствует тебе всегда, как мать защищает своего сына; Он любит тебя нежной любовью».
Ее спросили, к кому обращает она эти слова? И она ответила: «Я говорю со своей благословенной душой». И добавила: «Будь благословенен Ты, о Господи, что создал меня!»
Антонио Сикари
«Портреты Святых»
День литургической памяти Святой Клары Ассизской — 11 августа
